Наталья Горбаневская

Генеалогичное древо поэзии тряс листопад, тишайшая Анна Андреевна кидалась в морозные дровни, и рухал под лед Летний сад.

Гелиоцентричный Коперник валился с овальных орбит и, в звездный закутавшись пыльник, крошился, как торунский перник, под вяземский пряник обрит.

Что мне! и без благословенья, и без благодати, и без открывшегося откровенья рублю я на рифмы поленья, и щепки срастаются в лес.

А я откуда? Из анекдота, из водевиля, из мелодрамы, и я не некто, и я не кто-то, не из машины, не из программы,

не из модели. Я из трамвая, из подворотни, из-под забора, и порастите вы все травою, весь этот мир — не моя забота.

А я откуда? Из анекдота. А ты откуда? Из анекдота. А все откуда? А всё оттуда, из анекдота, из анекдота.

Как андерсовской армии солдат, как андерсеновский солдатик, я не при деле. Я стихослагатель, печально не умеющий солгать.

О, в битву я не ради орденов, не ординарцем и не командиром — разведчиком в болоте комарином, что на трясучей тропке одинок.

О — рядовым! (Атака догорает. Раскинувши ладони по траве — — — а на щеке спокойный муравей последнюю кровинку догоняет.)

Но преданы мы. Бой идет без нас. Погоны Андерса, как пряжки танцовщицы, как туфельки и прочие вещицы, и этим заменен боезапас.

Песок пустыни пляшет на зубах, и плачет в типографии наборщик, и долго веселится барахольщик и белых смертных поставщик рубах.

О родина!.. Но вороны следят, чтоб мне не вырваться на поле боя, чтоб мне остаться травкой полевою под уходящими подошвами солдат.

Послушай, Барток, что ты сочинил? Как будто ржавую кастрюлю починил, как будто выстукал на ней: тирим-тарам, как будто горы заходили по горам, как будто реки закрутились колесом, как будто руки удлинились камышом, и камышиночка: тири-тири-ли-ли, и острыми носами корабли царапают по белым пристаням, царапают: царап-царам-тарам... И позапрошлогодний музыкант, тарифной сеткой уважаемый талант, сидит и морщится: Тири-тири-терпи, но сколько ржавую кастрюлю ни скреби, получится одно: тара-тара, одна мура, не настоящая игра. Послушай, Барток, что ж ты сочинил! Как будто вылил им за шиворот чернил, как будто будто рам-барам-бамбам их ржавою кастрюлей по зубам. Еще играет приневоленный оркестр, а публика повскакивала с мест и в раздевалку, в раздевалку, в раздевал, и на ходу она шипит: Каков нахал! А ты им вслед поешь: Тири-ли-ли, Господь вам просветленье ниспошли.